В каком году это было? Не помню… Да и не имеет значения. Время и пространство — категории, которые мы вмещаем в земной опыт, а молитва — это из иного мира и нет для нее преград.
Чеченская война. Боль в душе каждого…
Сначала о другом скажу. Помню, как ходили слухи о том, что военные готовы ввести войска в Чечню. По телевидению показали группу чеченских женщин, детей. Одна девочка держала плакат: «Дяденька Ельцин пожалей моего братика». Братику, как выяснила корреспондент уже минуло двенадцать, а на Востоке, с двенадцати лет — это мужчина. Должен был бы идти воевать…
Тогда я подумала, если бы быть там… Побежала бы, с белым платком (как на востоке женщины разнимают враждующих), легла бы под танки… Иначе - чего я стою.
Но далеко было. И танки ввели.
А о судьбе того мальчика ничего не знаю. Запомнила только, сердцем.
Потом была беда. И мы слушали новости, новости…
Однажды сообщили, что сбили наш самолет и двое летчиков катапультировались. Их искали. Но не могли найти — погибли, плен?
Потом одного все же, нашли — погиб, а вот второй мог выжить и попасть в плен. Искали…
Толкнуло меня тогда в сердце, толкнула эта беда. Стала молиться. Каждый день: «За того летчика» — имени-то не знала. Не знала я и то, какой он: юный или с сединой, высокий или небольшого роста, рыжий или «черный». Не имело значения.
Новости все напоминали, что того летчика не забывают, ищут. Время шло. Немало времени. Может быть месяц… Не имело значения. Я молилась.
Разное было. Не все можно рассказать. Однажды ночью легла в теплую домашнюю постель. Тишина. Уют. Вдруг подумалось, что ему там, где-то холодно, и так жалко его стало, что заплакала. Тоже молитва... Только я об этом не думала.
Прошло немало времени и однажды, муж позвал меня из кухни к телевизору: иди сюда! Помнишь? Наш самолет сбили! Так вот нашли! Ты, наверное, не помнишь…
— Как не помнить! — Ответила я, — опустившись на стул в большом волнении и впервые призналась: Как не помнить! Я каждый день молюсь за этого летчика…
— Он не летчик, — поправил муж, — он штурман.
— Бог знает, — улыбнулась я,- и стала смотреть в экран.
Тогда я впервые увидела его — Сергея, кажется с Украины (тогда это тем более не имело значения). Я его почти узнала. Высокий, молодой, я бы сказала интеллигентный. Показали его молодую жену, маленькую дочку, мать, комнатку с иконами, в которой они обитали, и односельчан — откуда он родом — не запомнила, не имело значения. Это была не деревня, а что-то типа поселка или окраины маленького городка…
Корреспондент ходила и спрашивала: что они думают об этом чудесном спасении и все говорили одно и то же: «в сорочке родился»…
А Сергей рассказывал… Катапультировался, бродил по лесу прятался. Голод не столько мучил — питался ягодами, листьями, пил из речки. Мучил холод. Однажды вышел почти что на банду боевиков — его искали. Пришлось залезть в реку и дышать через тростину. Потом, когда можно было выйти, так мокрым и ходил — где просушиться! А погода была уже холодная — особенно ночи. Мучительно было.
Потом вышел к селенью. К тому времени в кармане спички подсохли — смог разжечь костер, чтобы хоть как-то согреться. До этого зашел в магазин на краю села — купил печенье, сок… Деньги в кармане тоже были и тоже уже высохли.
Очень скоро за ним пришли… Конечно же продавщица сообщила. Так попал в плен.
Условия были разные. Передавали из рук в руки, а чаще, видимо продавали. Последним его купил Басаев, чтобы прилюдно казнить. Сергею сказали сумму, которую за него заплатили. Сумма была огромная.
Накануне казни, ночью, за дверью возник шум. Ворвались люди в масках и куда-то его повезли. Потом еще несколько раз передавали из рук в руки, пока, наконец, не оказался у своих.
Дотошные журналисты произвели расследование — кто же именно добился освобождения! Никто не признавался — ни одна из властных структур: военные, ФСБ, полиция… Разные люди, при погонах, говорили, что переговоры велись, и рады бы присвоить себе это освобождение, но…
А дотошная девочка журналист, все ходила по родному селу Сергея и приставив микрофон, допытывалась у разных людей: вот все отказываются — так кто же освободил!
«В сорочке родился», — твердили в безразличный микрофон люди, — сельчане, жена, мать, даже сам Сергей…
И только одна старая-старая бабушка, что плелась по дороге, — вскинулась на вопрос удивленно, будто и вопроса этого быть не могло…
— Кто освободил! Так Господь-Бог! И дальше пошла своей дорогой. Ведь все так просто…
А я подумала тогда, что Земля наша российская — это, как говорили русские философы «Великий океан любви» и опоясана она христианской любовью — от сердца к сердцу. Кончится любовь и кончится Россия.
Сколько людей, незнакомых Сергею, молились за него! Сколько! Не имеет значения.
Вот. Отмолили.
