Мы путешествуем и порою легко перелетаем на самолетах из зимы в лето, из пустыни, к шумным водопадам. Иногда погода дарит сюрпризы и тогда мы, вместе с цветами и деревьями мерзнем под покровом несвоевременного снега. Мне снова прислали фотографии цветов, запорошенных снегом и почему-то вспомнился один цветок, о котором я не могла не написать…
Зима ознобилась ноябрём, да не озлобилась — подарила цветок несвоевременный, припозднившийся.
В цветочном ящике, на балконе, среди постылых промокших стеблей увядшего лета, возрос цветок календулы.
Не ждала, не чаяла, готова была зелёный стебель вместе с почерневшей пагнилью из остывшей, безразличной земли выдернуть, а он вдруг и расцвел…
Кажется, уж таким плотным туманом навалилось на него неприветливое утро, а ведь не погасило! Пел цветок свою звонкую оранжевую ноту, и плакало между нами окно, плакало.
Окно, что ж! Ему полагается между теплом и холодом страдать. А цветок был радостный и стоял на своей короткой, крепкой ножке удивленный, весёлый, спокойно взирая и принимая этот неприветливый холодный мир, неприглядный, нелюбимый, в зиму стареющий. То ли потому, что другого не знал, то ли сила в нем была от природы — щедрое летнее солнце напоминать.
Попробовала я его неожиданное явление миру словами поразмашистей обозначить, чтобы осеннюю боль разбередили, но только не прилаживались к нему эти выдумки. Не был он ни «отчаянно кричащим», ни «слепое утро пронзившим», а был мирным, выстраивающим гармонию со всем, что его окружало. Так что и ржавеющий, в осенней сырости железный цветочный ящик не казался бесполезным, и ожидание декабря, не безнадёжным и густой зябкий туман сквозь оранжевые лепестки становился чуть-чуть теплее, напоминая парное молоко.
Смотрела я на цветок и не могла оторваться. А он там, за окном, весь навстречу промерзающему миру открылся, да так полно, так доверчиво, словно знал, что жизнь его недлинная должна прозвучать со всей силой тёплой оранжевости!
Летом эта краска такой привычной была, и только терпкий запах, будивший глубинную память о бывшем и несбывшемся, манил к себе мохнатых разноцветных шмелей.
А теперь природа застыла в ожидании снежного утешения, и цветок не опровергая это ожидание, просто пел, заглядывая в даль, где за холодом и безразличием кружило новое лето, рожденное горячим солнцем.
Ночью действительно пошел снег. Я слушала, как колючие, ледяные снежинки скребутся по оконному стеклу, и зябла вместе с заоконной травиночкой, совестилась, что не успела уберечь ее — пересадить в домашнее тепло.
Утром совок брал землю с трудом. Я осторожно освободила схваченные морозом живые корни от присоленной снегом земли и ненужно перенесла в цветочный горшок на теплом подоконнике.
День выдался суетный, бесконечный, как поток безликих людей, сползающих с эскалатора в метро, как вереница застрявших в пробке на проспекте напряженных в ожидании машин, окутанных смоком. А когда вернулась домой вечером — цветок уже не пел — молчал, бессильно припав к оттаявшей земле.
Вот и всё.
Потом я рассказала эту историю другим людям и увидела, как в них рождается та же оранжевая нота, похожая на отзвучавшую…
Один мудрый философ сказал, что человек — это творящий взгляд природы на самое себя. Все не случайно, не напрасно. Просто иногда в серой беспросветности надо настроить сердце на камертон той ноты и ждать с надеждою. Сбудется хорошее!
