О фильме "Корпорация Ad Libitum"

Дебют начинающего художника всегда интересен, хотя ожидания оправдываются не так часто, как хотелось бы. Вот и я — признаюсь честно, возжелала посмотреть фильм «Корпорация Ad Libitum», без особых надежд на глубокое эстетическое переживание.

Однако фильм Полины Ольденбург, где она смело выступила и как режиссер, и как сценарист в одном лице, оставил приятное послевкусие, так что захотелось разобраться в себе, в причинах неожиданно настигшего сопереживания, которое побудила новая лента, а это, согласитесь и есть цель искусства.

Люблю иронию Оскара Уальда, который однажды заметил, что искусство — это зеркало, которое отражает того, кто в него смотрится, а совсем не жизнь.

Не стану называть свой отклик рецензией, которая является жанром информативным, оценочным, содержащим анализ, с опорой на пересказ сюжета.

Если уж заявлено, что новая лента — триллер, так идите и смотрите! Ведь цель триллера держать зрителя в напряжении, а в конце поразить непредсказуемой развязкой.

Конечно, полезно «потолкаться в киноведческой толпе», где тебе объяснят все, о чем, как правило, не догадываются ни авторы фильма, ни зрители (иногда даже и после просмотра). Вот и я — грешна, не утерпела и, «подчитав» некоторые сторонние отклики, заметно обогатила свой лексикон весомыми словами, которые, если бы я захотела ими пощеголять, несомненно, должны были бы свидетельствовать о моей компетентности: Мамблкор, Netflix и, как следствие, bringe-wotching (это слово было объявлено британским словарем Collins, словом года), а также другие, очень важные слова, некоторые из которых уже доросли и до ранга «терминов».

Почему-то в памяти возник тот вечер, когда я в Париже, решила посвятить один из майских вечеров концерту в церкви Мадлен, где группа методистов из США, должна была исполнять «афроамериканский госпел».

Могучие смуглые американцы запускали публику за низкорослое ограждение, но не позволяли войти внутрь помещения, создавая, таким образом, до времени, знакомый нам «совковый накопитель».

Был холодный майский вечер. Милая француженка, что стояла рядом со мной, кутала хрупкие плечики в легкий шарфик, пытаясь, при этом, спрятаться за массивной колонной.

Не желая терпеть такое унижение, знакомое мне по советскому прошлому, я покинула свое «выгодное» место у дверей церкви и, обогнув массивное здание, почему-то спустилась в подвальное помещение, чтобы погреться.

Там проходила выставка-продажа картин. Меня тут же приняла в объятия богемная братия местных художников и незнакомые, но как-то сразу природнившиеся люди, вручив бокал красного приятного вина, повели знакомиться с выставленными работами. Все было так легко и просто!

И еще почему-то припомнилось, что великий Святослав Рихтер, несмотря на заманчивые предложения, долгое время отклонял приглашения выступить в США, бросив, однажды фразу, что «Америка — это стандарт». А что, для истинного искусства, может быть страшнее стандартизации!

Так отчего же мы сегодня, все чаще прикладываем, «как бы» эталонную «американскую» матрицу к любому явлению, забыв такое онтологическое понятие, как культурная идентичность!

И еще немного о кинолексике, которая в последнее время утвердилась, как иноязычная.

Блокбастер — термин, означающий высокобюджетный фильм, что с некоторых пор, аналогично фильму коммерчески успешному, а, значит, (почему-то) в сознании многих, фильму талантливому!

То есть, чем больше потратили денег на фильм, тем он, по-определению, «гениальнее»…

Конечно, если приложить этот генетически американский стандарт, к фильму «Корпорация Ad Libitum», то лента Полины Ольденбург, с малым бюджетом спонсорского вложения, сразу же опускается на ступеньку «мамблкора». Для несведующих объясню, что термин возник от английского слова mumble — бормотание или mumbled — мямлить. И вновь, за незнакомым, для «широкой публики» иностранным словом уже скрыта оценка — если фильм «дешевый», значит он малоинтересный и «некассовый».

Примеров, опровергающих это заблуждение немало, но о них говорят не так часто. Псевдонаучное жонглирование иностранными терминами вполне удовлетворяет и даже завораживает массовое сознание, а ведь слово, как известно — посыл к действию. Это путь формирования убеждений социума, в том числе, через формирование художественных (а в наше время, чаще всего, антихудожественных) предпочтений.

Бесплодно рассуждать и на тему жанровой основы фильма — триллер или мелодрама… Интерпретативность, сменившая логические устои накрывших нас диссонансов постмодернизма, как-то в одночасьи, вообще сняли вопрос о жанровой классификации. Хотя сегодня, на ее осколках, современное поколение живущих, все же причастных культуре, пока еще строит свои умозаключения. Такая вот ностальгия по ускользающей основе, впрочем, и вполне прагматичная опора на нее, а иначе — опасность уплыть в селевом потоке вседозволенности, прямо в бездну хаоса.

Но обратимся к новой дебютной киноленте! Ключом к ее пониманию могло бы стать изречение Аристотеля: «Невозможное, но вероятное в искусстве лучше, чем необходимое, но невероятное».

Оставив этот интересный и ёмкий тезис (прилетевшее к нам из IV века до н. э., но почему-то не постаревший), для любителей иноязычных словечек, как золотой ключик к потайной двери, за которой живет логический разум, обратимся к традиционным понятиям основ драматургии.

Каждый сценарий должен иметь идею и тему (не всегда, но «как правило»). В данном случае можно сказать, что тема фильма — любовь, а идея заключается в том, что любовь не купишь за деньги. Но, право, сколько фильмов уже снято на этой благодатной основе! Аромат истинного искусства в его оригинальности — иначе получится образчик «ширпотреба». И вот здесь первая ловушка для автора (или авторов). Каждый хочет быть непохожим, своеобычным. «Застолбить» свой, неожиданный прием, поворот, изыск.

Приятное ощущение от работы Полины Ольденбург — свободное дыхание, которое передается и зрителю. Сковывающее желание «угодить и понравиться» не ощущается. Конечно, Полина неплохо ориентируется на кухне современного кино, приемах, способах, возможностях раскрыть то, что задумано. Однако отсутствие жажды оригинальничания, свободная игра (в широком смысле слова) всех участников постановочного коллектива, игра, в которую легко вовлекается и зритель, есть вполне современная возможность повествования.

Поиск аналогий в работах других, маститых «киноделов», в данном случае не работает, потому что Полина Ольденбург легко жонглирует ими, не стесняясь причастности, но создавая свою, оригинальную мозаику, удовлетворяющую современное клиповое сознание нового зрителя.

Не буду утруждать себя доказательствами. Свободное повествование позволяет выразить свои ощущения, так же свободно!

Не скрою — начинала смотреть ленту, с неприятным ожиданием «страшилок», ибо именно «за адреналином» большая часть публики идет сегодня в кинематограф — увы, импотенция чувств требует «больших физиологических потрясений». К счастью, опасения не сбылись — отсюда, отчасти, и приятное послевкусие. «Страшилки», конечно, же, имеются — по законам жанра, но Полина подает их в таком виде, что возникает ощущение, будто они смягчены снисходительной иронией самого автора. Она, то находится в центре игрового круга (сценарист, режиссер, певица — солистка рок-ансамбля, маленькая актерская реплика, в небольшом эпизоде), а иногда выходит за его пределы и наблюдает с доброй улыбкой за происходящим — законы игры! Той самой игры, из которой, по наблюдению многих философов, в том числе и Йохана Хёйзинга вырастает и культура, и искусство, как часть культуры. Впрочем, зритель, вовлечен в процесс просмотра, довольно активно — фильм не скучный, так что ему — зрителю, и дела нет до философских проблем.

Желание поразмышлять возникает позднее и, вполне очевидно, лишь у некоторой, думающей части, зрительской аудитории. Это тоже заслуга фильма, адресованного, как массовому зрителю (довольно закрученный сюжет и уместно используемый набор ожидаемых приемов), так и зрителю, озабоченному экзистенциальными переживаниями.

Важная тема ленты, это, конечно же, Свобода воли! Трактуемая сегодня многими, как «делаю, что хочу», проблема не только не решается, но ведет к катастрофе, предчувствие близости которой так пугает современный мир.

Не вдаваясь в философию вопроса, замечу, что я воспринимаю свободу воли — великий творческий дар, данный человеку Всевышним, как «свободу от страстей». Страсть — в сознании русского культурного ареала — это страдание.

Здесь необходимо сделать напоминание о том, что культура, в отличие от цивилизации национальна и религиозна. Русская культура — в своей основе православная культура, что находит отражение в языке, на котором мы говорим.

Заблуждение, что «страсть» — красива и желанна, так как она динамична, толкает людей на путь поиска ложных решений. Страсть и любовь — антиподы. Любовь от Бога, страсть — от Злой силы, ибо Любовь преображает человеческую душу, просветляет ее, а страсть являет собою плен, темную вовлеченность, так как предполагает отказ от свободы воли, ради достижения желаемого.

В этом контексте, название фильма, кажется гениальной находкой. «Ad Libitum», что в переводе с латыни означает «по собственному желанию», а по звуку застревает в сознании, как «Ад» — есть истина, а может быть и Истина — скрытый подтекст повествования кинематографической ленты.

Намек на такое понимание звучит негромко и лишь проскальзывает в одной только реплике героя Игоря Петренко, обращенной визави: корпорация, в лице руководителя-злодея, продает не радость, а страдание.

Таким образом, мистические эпизоды, которые можно трактовать отчасти, как гротесковые, приобретают оттенок реальной трагедии. Пресыщенные удовольствиями люди, потратившими часть своей жизни на «борьбу за прозябание», готовы отдать все накопленные материальные блага, лишь бы выйти из оцепенения бесчувствия…

Фильм Полины Ольденбург «не настаивает». Это отсутствие скучной дидактичности и занудства, наверное, помогло бы ей согласиться и на мое решение зрителя — отнестись к некоторым вещам, имеющимся на кинематографической кухне, с некоторой иронией. Хотя в ленте они неплохо работают, а уместность или неуместность их использования могла бы занять полный формат исследования фильма, мне важно и интересно другое.

Не убоявшись «страшилок», ибо они, были рождены в недрах «мифологии повествования», я не обнаружила в фильме и пошлости взаимоотношения полов — вторая беда современного кинематографа. Таким образом, второй вздох облегчения был, как и мой первый, на благо восприятия.

В то же время, проблема «химии любви», что является краеугольным камнем ленты, приглашает затронуть некоторые аспекты непостижимого. «Разве можно понять что-нибудь в любви…« — как пел Булат Окуджава.

Альтернатива Любви и Страсти, лишь чуть затронутая в моем воспоминании о фильме, крепко связана с другой проблемой. Эрос и секс дуалистичны? Или их синергетика свидетельствует о самодостаточном сосуществовании! То, что они взаимосвязаны, но не взаимозаменяемы, знают посвященные в эту онтологическую проблему, а тот, кто не знает, наверное, догадывается.

Здесь хочется припомнить пророческое предупреждение такой значительной фигуры, в истории кинематографа, как Сергей Эйзенштейн.

Однажды он заметил, что в создании фильмов, «нужно с особой осторожностью относиться к демонстрации двух таинств: любви и смерти», так как эксплуатация их на экране, выводит произведение за рамки художественного.

К сожалению, слова Эйзенштейна давно забыты. Таинства вначале превратились в тайны, а ныне и тайнами быть перестали. Как часто, заходя в кинозал, будто, невольно попадаешь в смотровой кабинет, на практический семинар по гинекологии, какое уж тут искусство!

Не очень давно, я была на выставке новых поступлений в Эрмитаж. Среди приобретений было несколько очень впечатляющих эротических рисунков Сергея Эйзенштейна, так что заподозрить кинорежиссера в ханжестве, не представляется возможным. Тем ценнее его предостережение.

И вновь разгадка кроется в самих словах. Эрос, как и Логос — великие энергии, сущности бытия. Эти понятия известны с древности. Секс — слово довольно новое. В западной культуре, оно приобрело наиболее широкую популярность, благодаря учению Зигмунда Фрейда, причем, в русском языке слово «секс» имеет более узкое понимание, нежели, к примеру, в западной культуре.

Эрос — суть рождения чего-либо в творчестве (труд тоже может быть эросом), а секс, как область Эроса, связан лишь с представлениями о чувственном наслаждении, в акте взаимодействия полов.

Эрос, как «рождение в творчестве» коррелирует со смертью, а потому (и не только) тесно связан с таким первородным переживанием, как чувство Страха.

Это глубинное взаимодействие, в современном попсовом кинематографе низведено до утомительной череды картинок соития и насилия, которые уже не волнуют, но раздражают, вызывая невротический отклик измученного, внешними воздействиями, организма.

В русском языке понятия «соитие» и «событие» родственны, низвержение События на уровень «скучной будничности» ведет к распущенности, пресыщенности, извращениям, которые, как любая зависимость, ведет к опустошению и полному разложению личности.

Не углубляясь в бездонную тему, хочется посомневаться — знают ли сами герои фильма, сдавшиеся на милость «Корпорации», чего они на самом деле хотят! Мне кажется, что многие зрители, в обещаниях «Корпорации», вначале усматривают такой секс, такое умело спровоцированное чувственное наслаждение, которое вызывает любопытство. Но поскольку это любопытство кинематографическая лента впоследствии не удовлетворяет (за что моя благодарность), может возникнуть и разочарование некоторой части, задумавшейся в одном направлении, публики.

На самом деле, монологи эпизодических героев — это вопли людей, почувствовавших агонию собственной души. Они жаждут восстановления гармонии, но сдаются на милость злой силе, ибо бездуховность застилает ясный взгляд на понимание различий между Добром и Злом.

Современному искусству свойственно желание вовлечения зрителя в процесс игры, действа. Интерактивность выступает, как поощрение хоть какого-то соучастия безвольных тел, сидящих у экрана, потребляющих информацию ради удовольствия. Тот, кто доходит до зрительного зала театра, или кинозала, тоже потребитель, но более смелый, так как отважился покинуть мягкое домашнее кресло. Однако потребителем его можно «назвать-опорочить» в том случае, если в искусстве, встрече с которым было решено посвятить время, он, из всех возможных функций предпочитает единственную — удовольствие.

Лента Полины Ольденбург не так проста, как кажется. Раздражающее (в меру) блуждание по экрану кода-символа, через который можно войти и стать участником какого-то неведомого процесса — это страшноватая деталь… Для кого-то приглашение к соучастию (мы привыкли к агрессивности рекламы), а для кого-то предупреждение об опасности, которая уже на пороге, уже на экране.

Не припомню такого приема, использованного каким-либо иным автором, в фильме, но здесь это «кодовое пятнышко» является не случайной деталью, но сущностной.

Новая лента Полины Ольденбург многослойна и в то же время очень цельная. Весь творческий коллектив — даже не хочется выделять персоналии, а только справедливо обозначить словом талантливый, работал в едином порыве и мне кажется, что вдохновителям и создателям фильма (в первую очередь Полине Ольденбург) удалось создать на съемочной площадке атмосферу настоящего взаимопонимания, творческой заинтересованности и полной профессиональной отдачи.

В фильме чувствуется всеобщая радость соучастия, согласие полифонии, и это тоже способствует «легкому дыханию» фильма.

Интересно, что Полина Ольденбург не решает онтологические проблемы бытия, не видится в позе «Мыслителя» Родена. «Летящей походкой» — юная и грациозная, она проходит-скользит мимо глобальных проблем, которые человечество решает от начала существования. Но разве сам выбор маршрута не есть свидетельство мировоззрения и мирочувствования!

Давно не видела фильма, к которому бы прилаживалось столь инородное слово «изящество». Здесь же это слово приходит на ум, ибо рассказать «трагедию Софокла» для группы младших школьников и, в то же время, их родителей — задача для «доброго сказочника», совсем непростая.

(Из живописи Полины Ольденбург)

Сказать, что дебют удачный — это ничего не сказать. Когда фильм вызывает так много размышлений — это уже очень важная оценка. Тревожит другое.

Недавно заслуженный кинокритик Армен Медведев, в разговоре о судьбе нового поколения кинематографистов, заметил, что многие из талантливых дебютантов обладают «коротким дыханием», ибо после удачной первой работы, не возникает достойного продолжения.

Продолжит ли Полина Ольденбург движение по избранному пути! Сможет ли выстоять в непростой борьбе с обыденным и продажным псевдоискусством! Останется ли верной тому образу, который настолько искренен, что, в наше извращенное ложью время, мнится в дымке загадочного флёра.

Мой любимый знак пунктуации — многоточие…